НАБЛЮДЕНИЯ. МЕТРО.

В московском метрополитене
Ты плаваешь во влажной пене.
Ты, задыхаясь, употел –
Ты – тело в массе влажных тел;
Расплавлен мозг ему под стать.
Что остается? — наблюдать…

Вот топчет ноги не проснувшийся мужчина,
Похожий в профиль на хохлатого пингвина.
Тут впархивает юная душа,
Благоухая ландышем и юбочкой шурша.
Она — о, боже! — так чиста, и так невинна —
В упор не видит грустного пингвина.

Однако едем так… Я книжечку листаю.
Вот Курская. Толкаясь в переходе,
Напоминаем мы пингвинью стаю –
Видать пингвинье есть в людской природе.
Как с ледяной скалы мы по ступенькам скачем,
Воинственно расставив локти-крылья, не иначе!

Но дальше по трубе выносит нас поток –
Вглубь переходов… Мне хотя б глоток
Живого воздуха! Из этой окружающей среды
Скорей наверх! Ну как же, обойдёшь!..
Разнокалиберные вверх текут зады…
Ну, наконец-то, через турникет – под дождь!

Продолжи предложение, дружок!

Продолжи предложение, дружок!

Итак, живу я для…

А для того, чтобы на волжском берегу

картошку печь в золе,

Бежать от скрипа-недосыпа февраля

К испарине грозы на лбу и на стекле

Троллейбусном.И снова быть мишенью

Ходячей для Эрота,

И ко всему, что называется, готов…

К витийству талых вод, к ночному голошению

Безумных подмосковных соловьев!..

А далее продолжу так, пусть невпопад:

живу я для

Того, чтоб снежных баб лепить,

как это любит детвора.

Пушистых гусениц пинать,

которых осыпают тополя

В осклизлую окружность луж

в квадрате школьного двора.

Идти и быть каким-то там поэтом,

и слушать шум зеленых крон.

Словить восторг предчувствия

дорог большого лета,

И запах детства…

Вдруг затерянного где-то…

Тут – бац! – и ноябрь!

И гулкая ругань бульварных ворон.

Всё призрачнее личное пространство…

Всё призрачнее личное пространство,
Неявна боль последних жалоб старика.
Новорожденный спит — жизнь слишком велика,
И тело так мало для дальних странствий.

Мои зрачки захочешь ли примерить?
Не пожелаешь, ли, дитя, нести вину мою?
О, память! В прошлом я себя не сознаю,
Ввиду пока что неосознанной потери…

Ну а судьба ещё ведёт от двери к двери,
Ни то убийственна, ни то — обманчиво легка…
Вот уж рассвет, кончается вино. Дописана строка.
Надежда брошена. Что делать мне? Себя вручаю Вере.

Вернись к слепому маяку

Вернись к слепому маяку,
Уж сотню лет тому почти,
Открой сундук, письмо прочти
Написанное моряку,
Ушедшему через шторма
Ловить удачу и сардин…
Он нужен ей. Лишь он один.
Она всё ждёт. И жизнь – тюрьма…
И всё глядит за моря край.
И стол накрыт. В печи – обед.
Его всё нет. И слёз уж нет.
Пожалуйста, не умирай! –
Она вновь шепчет. Как ей быть?
О, как ей страшно быть одной.
Пока он не придёт домой,
Не может есть, не может пить…
В отчаянной любви – права,
И вглубь себя обращена,
Без сна, ни ест, ни пьёт она.
Толи жена, толи вдова…

Будете в наших краях

Будете в наших краях, может по осени… На Соколинке,
Вынырнув из пучины людской, и пересекши площадь,
Пойдите туда, правее сквера, левее кинотеатра, и по старинке
Крестясь на купол церкви. Дорога — куда уж проще…

Здесь всё тише и чище. Здесь, за церковной оградою,
Охряной, прозрачно-медвяной опавшей листвы ковры;
И пряди длинные русалочьи у ив и рыжие ладоши клёнов.
Но отчего-то, светлый сей пейзаж, не слишком радует…
И эти визг и смех, звучащие как эхо — отдаленно,
В шуршании того, что облетело, резвящейся беспечно детворы.

Теперь здесь парк. И фонари из чугуна и новые скамейки.
И выложены плиткой — подарок от жены градоначальника —
Извивы томные, пересечения внезапные дорожек…
Но то, что город получил внезапно в дар от правящей семейки,
Воистину, выходит нам — ох, Бог свидетель! — всё дороже!
А, в общем, получается нарядно, но печальненько…

Здесь в прошлом веке был заложен камень… Вот седая глыба
С табличкой скромною на четырёх… Уже на трёх винтах.
И надпись есть на ней, что утверждает — да, на этом месте
Воздвигнут будет памятник погибшим за Россию, ибо
Их кости здесь лежат тому лет может триста или двести,
На бывшем кладбище Семёновском. Увы, то безымянный прах.

Здесь, церкви позади, на новенькой скамье, я посижу под старою ивой,
И, бормоча над могилой незримой, я краткие справлю поминки.
Боже мой! И без нас, и, порой, не для нас ты творишь так безумно красиво!
Эту жизнь, эту смерть… Может по осени, будете на Соколинке…

Прозрачное

 

Прозрачная, словно мёд,

Липкая пустота.

Рассеяно-голубая

Линза беспечных небес.

Кто видит  – поймёт…

Семь узких полос холста,

Один за другим со лба я

Снимаю.

Волною за волнорез,

 

Полоска уходит белая,

Впитавшая запах и пот,

И солнца закатного бликами

Багряный горит иероглиф.

И делаю я, иль не делаю –

Небо над морем плывёт,

Наполнено ветром и криками…

И профиль скалЫ, уродлив,

 

Навис над кипящей волной.

Поросший щетиною сосен,

Горб каменного дракона

В сизом тумане исчез.

Неслышно ступая за мной,

В спину мне дышит осень.

Бесстрастна, бездушна, бескровна –

Линза беспечных небес.

 

 

Жизнь. На погашенном маяке

na-pogashenom-mayake

Спасённому осталось море. С трёх сторон.

Continue Reading →